Предупреждаю сразу — СТИХИ НЕ МОИ. Просто то, от чего иногда разрывается сердце.
Summertime ( автор тут)
В деревенской безветренной темноте
звуки гулки – отчётливо вычеканен каждый шаг.
Кровь, как бой тяжёлого гонга, гудит в ушах.
Ты босиком?
На, вот это возьми, надень.
Здесь сплошные щели и сквозняки.
Господи, как же скрипят затворы, ключи, замки!
Что это воет?
Ты что-нибудь видишь, глянь?
Всех перебудим, и нам устроят прогулочки при луне.
Вот сюда, да иди же сюда, ко мне.
Осторожно, какая-то дрянь.
***
Яблоки завернув в большой полосатый плед,
в поле бежали во всю нашу глупую прыть,
чтобы в высокой траве валяться и грызть,
глядя до обморока – вверх, в облаков акварельных вязь,
сплетничая отчаянно и смеясь,
греясь на солнце, — пока ещё не обед.
Просто не знали, что значит зима, снег, асфальт и наст.
Ты была ничьей, я тоже была ничьей –
там, где баюкало лето весёлых бессмертных нас
в колыбели из трав и тёплых литых лучей.
Где «нельзя» значит «можно»,
а жизнь начинается после слова «отбой».
Там, где ты была мной,
я тоже была тобой.
***
Мы давно не гуляем босые, не спим до часа,
завтраки и обеды готовим сами.
Не встречайся мне больше, деточка, не встречайся,
не смотри на меня внимательными глазами.
Видишь, как остро режет лезвиями осока,
и тростник речной, и слова «мы», «моя» и «вместе»?
Я оставлю тебя в этом поле, в траве высокой, –
ты лежи там и смейся.
Вечно лежи и смейся.
***
Они встречаются через год, в январе, пятнадцатого числа.
и одна стала злее и обросла,
а другая одета женой магната или посла.
и одна вроде весела,
а другая сама не своя от страха,
словно та в кармане черную метку ей принесла.
И одна убирает солонки-вазочки со стола,
и в ее глазах, от которых другая плавилась и плыла,
в них, в которых была все патока да смола,
— в них теперь нехорошая сталь и мгла.
и она, как была, нагла. как была, смугла.
«как же ты ушла от меня тогда.
как же ты смогла».
И другая глядит на нее, и через секунду как мел бела.
и она еще меньше, еще фарфоровей, чем была.
и в ее глазах, от которых одежда делается мала,
и запотевают стекла и зеркала —
в них теперь зола.
«ты не знаешь, не знаешь, как я тебя звала,
шевелила губами, ржавыми от бухла,
месяц не улыбалась,
четыре месяца не спала.
мы сожгли друг друга дотла,
почему ты зла?
разве я тебя предала?
я тебя спасла».
У них слишком те же губы, ладони, волосы,
слишком памятные тела,
те, что распороли, разъяли, вырвали из тепла,
рассадили на адовы вертела.
и одна сломалась,
другая была смела
каждая вернулась домой в тот вечер
и кожу,
кожу
с себя сняла.
У одной вместо взгляда два автоматных дула,
она заказывает два рома,
закусывает удила.
— ну, чего ты молчишь.
рассказывай, как дела.
…
Оставить комментарий